Э.Гипари Гомеопатия и ее значение, Краснодар, 1927
„Смена вех"
Со времени революции в медицине, в результате открытия терапевтического закона Ганеманом, прошло 130 лет, в течение которых в лагерь гомеопатов переходили наиболее прогрессивные, честные и отважные врачи старой школы, не мирившиеся подобно самому Ганеману, с печальны - ми результатами аллопатического лечения, а искавшие действительной помощи больным, при непременном условии ни в коем случае не наносить им вреда.
Можно бы заполнить целые страницы перечнем славных имен выдающихся врачей и профессоров, совершивших подвиг открытого перехода в лагерь гомеопатов и подвергшихся за это самым гнусным насмешкам, издевательствам, преследованиям и гонениям. Методы борьбы буржуазии в науки и в политике одинаковы, а марксизм, вскрывший экономическую сущность всяких идеологических построений и разногласий в буржуазном классовом обществе, делает совершенно излишним более, подробное разъяснение однородности прогрессивного движения и борьбы в политике и науке.
В настоящее время уже десятки тысяч дипломированных врачей и профессоров исповедуют, проповедуют и практикуют гомеопатию.
Все они являются сознательными, идейными борцами, потому что добровольно, сознательно избрали из двух возможных для них путей (аллопатии и гомеопатии) тот, который, по их убеждению, более совершенен. Этого никак нельзя сказать об аллопатах, становящихся аллопатами только потому, что на медицинском факультете ничему другому, кроме аллопатии, не учат. Им нечего выбирать.
Защита аллопатии аллопатами имеет такую же цену, какую имеет, примерно, защита христианства — христианином, магометанства — магометанином и т. д. или шовиниста—своей „славной", „великой" и т. п. национальности.
И если исключить из этих десятков тысяч гомеопатов врачей и профессоров, тех, которые изучили гомеопатию в стенах американских гомеопатических университетов, то все остальные, каждый в свое время, будучи аллопатом, разочаровывался в своей науке, искал лучшего, находил или натыкался на это лучшее — гомеопатию, убеждался в ее ценности и становился гомеопатом, затем изгонялся с позором из среды своих коллег-аллопатов и, наконец, обогащал одним еще именем длинный мартиролог истории борьбы за гомеопатию.
Каждый такой переход неизменно был большим или меньшим „скандалом в благородном семействе" официальной школы, „позорной изменой" науке и как ни были иные из этих переходов значительны, по вызванной ими сенсации, все же сдержанный и сдерживаемый „приличием" излишний шум постепенно смолкал, волнение успокаивалось, и болото ученого мира вновь принимало свой покойный, зеркальный вид.
У нас недавно как будто намечалась такая „измена" в результате интересных опытов нашего покойного профессора биологии Н. Л. К р а в к о в а, которые, по сообщению проф. Н. Кольцова („Правда" 8 июля 1924 г. „Наука и техника". Блестящие достижения русской науки), сводятся к следующему.
Эти опыты показали, что адреналин в растворе 1 на 100.000.000 все еще суживает, хотя и слабо, кровеносные сосуды оживленного уха, отрезанного у умершего кролика и лишь при дальнейшем дроблении перестает действовать.
Но К р а в к о в не останавливается и продолжает и дальне разводить. В дальнейшем оказывается, что действие адреналина восстанавливается с новой силой, но уже сосуды не суживаются, а расширяются. Даже разведения , 1:10 м (10 в степени 32, так обозначается число, состоящее из единицы и 32 нулей) проявляет еще вполне ясно влияние адреналина.
Такие же результаты дали опыты с раствором кокаина, хлороформа, эфира, сулемы и т. д. и даже считавшихся не растворимых металлов: меди, серебра, платины и т. д., недоступных тончайшим химическим и физическим методами анализа.
Далее проф. Кольцов добавляет, что „не приходится, удивляться тому, что биологу удается впервые открыть новую область физико-химических явлений и что физики и химики на Менделеевском съезде в Ленинграде, ознакомившись с опытами проф. Кравкова, были поражены новизной работы с такими разведениями, для улавливания которых в их распоряжении нет методов",
Начнем с конца действительно ли нет в науке методов для улавливания действия таких малых гомеопатических доз?
Сорок пять лет тому назад известный штутгардский профессор зоологии и физиологии Густав Иегер, заинтересовавшись спором аллопатов и гомеопатов о действии гомеопатических доз, предпринял со своими ассистентами ряд опытов, для чего придумал специальный аппарат-хроноскоп, который графически отмечает на бумаге всякое изменение в нервной системе человека.
К удивлению экспериментаторов, хроноскоп отметил кривыми, характерными для каждого отдельного вещества, в 30-м, 60-м и даже в 2000-м делении (1:10 400°) возбуждения, вызываемые ими в нервной системе.
Как же могло случиться, что никто из участников съезда физиков и химиков не знал того, что было опубликовано проф. Иегером еще в 1881 году.
He знали даже профессора или знали, но не сочли своим долгом сообщить об этом съезду для его просвещения?
Допустим, однако, что хроноскоп — частность, которую могли и не знать ученые, ну, а опыты Ганемана с разведениями, далеко более слабыми, чем 1:10 32, разных веществ, в том числе и этих самых металлов, все еще через 130 лет признаваемых нерастворимыми?
А опыты проф. ботаники Мюнхенского университет Нэгели (опубликованные в 1893 году), на таком мал дифференцированном объекте, в сравнении с ухом кролика как водоросль спирогира? Тоже никто не знал?
И о том, что малые дозы вызывают действие, противоположное действию больших — факт, давно известный и практически используемый гомеопатами, тоже не знал никто? Не поразительно ли, что участники съезда поражались новизною всего этого и не поразительнее ли еще, что мертвые уши кроликов более восприимчивы к гомеопатическим влияниям, чем живые уши аллопатов?
Нечего и говорить о том, как далеко мы уйдем в науке, если наши профессора будут посвящать себя открыванию Америки.
Наука будет, конечно, одинаково „процветать", будет ли профессор просто не знать, или будет знать, но таить знания про себя, из-за капризной нетерпимости к несимпатичному учению, или по каким-либо другим мотивам.
Главное, однако, в этой статье проф. Кольцова заключается в примечании, в котором он утверждает, что Кравков в устных заявлениях, признавая гомеопатические дозы, решительно, однако, отвергал закон подобия, который, якобы, его опытами не подтверждается, хотя для каждого ясно, как день, что эти опыты есть не что иное, как повторение на мертвых ушах кроликов более научных опытов Ганемана.
Насколько эта категоричность отрицания, приписываемого покойному ученому, основательна, — можно судить из заявления редакции харьковского журнала „Врачебное Дело" (№ 18, октябрь, 1925 г., примечание к корреспонденции из Берлина с отчетом о заседании Берлинского терапевтического общества, по поводу выступления проф. Бира в защиту гомеопатии), в котором говорится, что „более года назад перед своей смертью русский ученый академик Н. II Кравков поднял вопрос о пересмотре сложившегося давно мнения о гомеопатии". Может проф. Кольцов и этого тоже не знал?
Желая восстановить истину о новизне открытий Кравкова, я написал статью „Новое или старое?" в смысле сообщаемого здесь, но „Правда", как было сказано, не пожелала, ее напечатать, не объяснив даже причины, а обращение мое в другие газеты и журналы имело тот же результат. Таковы методы борьбы противников гомеопатии,
даже не аллопатов, а биологов. ___
Другой „изменой" науке, особенно сильно взволновавшей ученый мир, прежде всего в Германии, а затем и у нас,— является переход на сторону гомеопатов крупного германского ученого, берлинского хирурга, проф. Августа Бира. Его брошюра, вызвавшая целую сенсацию в лагере аллопатов, представляет большой интерес для незнакомых с вопросом о гомеопатии, поэтому заслуживает особого внимания. В ней автор передает историю своего обращения, затрагивает почти все главные доводы аллопатов против гомеопатии и отвечает на них.
На первой же странице автор признается, что когда он еще вовсе не занимался гомеопатией, он разделял мнение школьной медицины, что гомеопатия является ненаучным сумбуром, которым не подобает заниматься порядочному врачу.
Благодаря личному знакомству с фармакологом Гюго Шульцем, в начале настоящего столетия, автор научился. относиться с уважением к некоторым гомеопатическим воззрениям, главным образом, к закону А р н д т Щ у л ь ц а, оказавшему ему важные услуги.
Основательное, однако, изучение гомеопатии начинается с 1920 года по оригинальным источникам и автор вынужден сознаться, что „избежал бы не мало ошибок и заблуждений, если бы начал это изучение тремя десятилетиями раньше". (Конечно, еще лучше было бы, если бы этому обучали в университете. Э. Г.).
В 1900 году автор, на основании своей собственной теории, вне области закона подобия, начинает подходить к гомеопатии, которою в настоящее время объясняет современный метод лечения, так называемыми ирритативными телами (раздражителями: натрен, сера), и отмечает, что не гомеопатия привела его к этому лечению, а, наоборот, лечение ирритативными телами привело его к гомеопатии, так что, о предвзятости его не может быть и речи.
Переходя к объяснению мотивов, побудивших его написать эту свою брошюру, автор говорит: „Главная моя задача состояла в том, чтобы показать на примерах, которые каждый может легко испытать, что гомеопатия не бессмыслица, каковой она обычно считается, и что мы можем у нее
многому поучиться. При этом я вполне ясно сознавал, что мне придется вести борьбу с непроницаемой стеной предрассудков и сомнений и что эта борьба будет бесполезной,
если ее вести исключительно с помощью научных средств, т. е. пользуясь научными методами".
„Поэтому я выбрал несколько практических примеров из фармакологии, гомеопатический характер которых никто не сможет отрицать. Однако, мои рассуждения остались бы непонятными для современного врача, если бы я не предпослал им некоторые объяснения, ибо в нынешнее время заурядный представитель медицины (только ли заурядный? Э. Г.) почти не имеет никакого представления о гомеопатии, или истолковывает вдобавок то немногое, что он, по его мнению, знает, в большинстве случаев неправильно".
В ответ на обвинения аллопатов о якобы не научности дедуктивного метода мышления гомеопатов (нахождение лекарства, на основании закона подобия), Вир выражает свое удивление, как медики, гордящиеся своей научностью, могут высказывать столь невысокое мнение о дедуктивном методе мышления. Для проверки автор предлагает аллопатам проделать два опыта, исходя из закона подобия.
„Я прекрасно сознаю,— говорит он, что своими вышеизложенными соображениями я натыкаюсь прямо на осиное гнездо. Однако, я обращаюсь с просьбой к товарищам по специальности: прежде чем обрушиться на меня с упреками в измене науке, испытайте действие обоих гомеопатических средств — серы при стафиломикозе кожи и эфира при бронхите. Если вы, в чем я нисколько не сомневаюсь, придете потом к заключению, что эти средства помогают, мы можем продолжать рассуждения на начатую тему. Тогда я перечислю еще другие средства и доложу о достигнутых помощью их результатах",
Вир, однако, не причисляет себя к тем, односторонним, по его мнению, гомеопатам, которые ставят гомеопатию во главу своего миросозерцания.
По его словам, среди аллопатических врачей наблюдается странное желание принудить этих гомеопатических специалистов к образованию специальных союзов, запретить им прописывание аллопатических лекарств, полагая, что употребление последних не подобает гомеопатическому врачу. Указывая далее на взаимные пререкания и обвинения, происшедшие по автору вследствие непонимания друг друга, и на высказанное многими гомеопатами желание примириться, как и на готовность их к совместной мирной работе, Вир приводит мнение Гольдшейдера, разделяемое и им, что научная медицина, не придавая должного значения хорошим методам лечения, сама поощряет чрезмерное распространение знахарства и шарлатанства.
Одним из препятствий к устранению этого непонимания, по Виру, является „огромная армия настоящих шарлатанов, мошенников и прочих приспешников гомеопатии из врачебного сословия и широких кругов публики".
„Мой совет таков: если мы примиримся с научно-мыслящими гомеопатами и с честными фанатиками среди них, то в результате этого гомеопатии лучше всего удастся избавиться от нежелательных приспешников".
„Но прежде всего важно, чтобы никто не судил о гомеопатии, не испытав действия гомеопатических средств и не ознакомившись с ее сущностью на основании изучения соответствующей литературы".
... „недопустимо более, чтобы „школьная медицина" совершенно умалчивала о ней или даже относилась к ней с презрением и смотрела на нее свысока..."
Следует перечень сочинений, которые он рекомендует начинающим.
Как видно, позиция профессора Вира — умеренная, примиренческая, я сказал бы не вполне еще научная, эклектическая, так как, признавая закон подобия, он одновременно допускает и другие точки зрения, но эта незаконченность во взглядах вполне понятна и объясняется недостаточным опытом, в чем автор честно и открыто признается.
Нового для гомеопатов он ничего не говорит, но для незнающих гомеопатию очень ценно многое в этой книжке, как, например, заявление его — ученого профессионала, что с непроницаемой стеною предрассудков и сомнений аллопатов бесполезно бороться научными методами, т. е. словесными доказательствами, почему он и предлагает два опыта, без проверки которых он отказывается продолжать рассуждать с противниками.
Хотя он не видит экономических оснований борьбы, или, видит, но не говорит, все же ясно сознает всю бесполезность научного спора.
Разве это для аллопатов, „гордящихся, своей научностью", не тяжкий приговор, который должен открыть глаза тем из не врачей, кто питает еще иллюзии о буржуазной науке и буржуазных ученых и требует „научных" доказательств от гомеопатов?
Характернейшие факты, что многие гомеопаты желают примириться с аллопатами и мирно работать вместе, и что, аллопаты стараются принудить гомеопатов к выделению в особые союзы, как будто приведены Биром специально в ответ Уч. Мед. Совету, на его утверждения о якобы добровольном отделении гомеопатов в особую школу и на его сентенции о единстве науки.
Жрецы „единой" науки гонят гомеопатов из врачебной, среды и заграницей, не похуже, чем у нас, но там толкают их на объединение в союзы, у нас же запрещают гомеопатам объединяться в общества, так что они оказываются в положении прокаженных, осужденных на гибель в одиночку. И они гибнут. Гибнут ценные научные силы, которых у нас так мало и которые следовало бы тщательно беречь в наших собственных интересах, ибо десятки и сотни тысяч больных остаются лишенными той медицинской помощи, которую они сами по опыту ценят и предпочитает. Но аллопатам нет до этого дела.
Этот очередной переход, не представляющий для гомеопатов ничего исключительного, вызвал, однако, больший эффект в ученом мире, чем другие предшествовавшие ему, вследствие значительных перемен, происшедших отнюдь не в области науки.
Нет сомнения, что крушение монархии в Германия не могло не отразиться в известной степени освежающим разом на консервативной пауке. Помнится, лет 30 назад, на процессе гомеопатов в Лейпциге, привлеченный как свидетель аллопат проф. Вагнер, на вопрос судьи — делали он опыты с гомеопатией, — ответил: „мое официальное положение мне это не позволяет". В гогенцоллернской Германии, при полной свободе для всех заниматься врачебной практикой, профессор не смел заняться даже опытами с гомеопатией, а не то, что объявить себя гомеопатом, и если это можно сделать теперь, то это значит, что симпатии масс к гомеопатии в Германии при новом режиме получили такую возможность проявления, что, опираясь на них, можно уже без риска потерять свою кафедру, выступать в защиту гомеопатии.
Насколько широко это распространение гомеопатии в массах, можно судить из следующей скудной справки: в 1927 г. вышли новыми изданиями два старых домашних гомеопатических лечебника: д-ра Ф ore л я и д-ра Пульмана; первый 27-м, а второй 51-м изданием.
Вот, что взбудоражило так сильно аллопатов и в Германии и у нас, и что послужило причиной того, что в конечном результате выступления Вира, при Берлинском университете, наконец, была учреждена кафедра гомеопатии.
Победу решила не убедительность научной мысли, а ' соотношение сил двух сторон консерватизма массы ученых и прогрессивности масс с меньшинством ученых. Вот, какова пресловутая прогрессивность буржуазной науки и власти. Вскорости, после выхода в свет книжки Вира, раскупленной нарасхват, состоялся широкий диспут в Берлинском Обществе терапевтов, на который съехались со всех концов Германии 1500 ученых. Было бы слишком длинно описание этого интересного и ставшего, некоторым образом, историческим, диспута, на котором выступали наиболее авторитетные ученые Германии. Незараженного научной схоластикой и педантизмом поражает пустота выступлений оппонентов Вира. Говорили о чем угодно, кроме предложенных Биром для проверки двух маленьких, крайне простых, доступных даже не врачу, опытов лечения фурункулеза и бронхита.
Получается прочное впечатление, что врачей вовсе не интересует излечение, а нечто другое, именно, научность, как это говорит прямо д-р Кнок. Пожалуй, для них вылечиться ненаучно будет не лучше, чем научно умереть. Припоминается доктор Славин, герой старой комедии:
Законный доктор я
Законнейшей науки,
Законно действую,
Какое ж дело мне,
люди мрут как мухи?
Библиотека